История

В начале семнадцатого века Ирбитская слобода ничем не выделялась среди других зауральских селений. Разве только центральным положением в наиболее населенной сельскохозяйственной полосе. Вокруг на близком расстоянии от нее были расположены пахотные слободы: Невьянская, Усть-Ирбитская, Белослудская, Киргинская, Ницинская-Ощепковская, Чубаровская, Краснослободская, Усть-Ницинская.

Неподалеку от Ирбитской слободы, в Рудновской, уже работал первый на Урале железоделательный завод, обеспечивающий своей продукцией русские поселения в Сибири. Здесь же, через Ирбит, проходила «старая Казанская дорога» – древнейший караванный путь от Казани по башкирским степям на Тюмень. В середине семнадцатого века одно из ее ответвлений пересекало Уральский хребет и шло через Кунгур и Арамашевскую слободу к Ирбитской. Эти дороги связывали Сибирь с Башкирией, Татарией и средним Поволжьем. А позднее по Ирбитской слободе прошел и Слободской путь, она оказалась между двумя крупнейшими западносибирскими городами – Верхотурьем и Тобольском, на дороге из европейской части России в Сибирь. К тому же слобода была основана на судоходной в то время реке Нице. На ней располагалась важная пристань, с которой отправлялись в сибирские слободы и остроги всевозможные грузы, включая хлебные запасы и железо. Причем, на судах, построенных на ирбитских же верфях. Все это только способствовало появлению в ней ярмарки, получившей вскоре широкую известность.

Так, возник в Ирбите торговый центр, существование которого в 1643 году было официально утверждено. Расположение Ирбитской слободы на монопольном транзитном пути между Европейской частью России и Сибирью, на ближайшей к этой части пристани Сибирского водного бассейна, плодородие края, наличие железоделательного производства, близость скотоводческих районов – все это вместе взятое содействовало созданию крупного ярмарочного центра. Этот центр занял впоследствии второе место после крупнейшего всероссийского торжища “у Макарья”, то есть Нижегородской ярмарки.

Первым храмом, появившимся в Ирбитской слободе, был Богоявленский. Поэтому на Крещение или Богоявление в нее съезжались погостить и погулять жители всех ближайших селений. Сюда же, пользуясь большим скоплением народа, старались попасть торговцы, разбивали свои палатки и продавали всякую всячину.

Верхотурский воевода Г.Ф. Нарышкин писал в Сибирский приказ, что в Ирбитской слободе «по вся годы о Богоявленьеве дне (6 января) бывает ярмонка великая, съезжаютца из русских и сибирских городов всяких чинов со всякими товары многие люди, торгуют по неделе и ден по десяти и больши, а лавок в той Ирбитской слободе не построено, делают для торговли те торговые люди шалаши».

Затем время проведения ярмарки сдвинулось на 18–26 января.  В 1740-е гг. Ирбитская ярмарка начиналась 27 января, а закрывалась с началом Масленицы (в 10-х числах февраля). В начале XIX в. установился срок с 10 февраля по 10 марта, в 1860-х гг. – с 1 февраля по 1 марта, в конце XIX в. – с 25 января по 1 марта.

Ярмарка открывалась после молебна и поднятия флага. По поверью, поведение стяга на ветру предопределяло характер торга. Развернулся флаг сразу – торг будет крутой, стремительный, сник, за­путался – затяжной, плещется на восток – для сиби­ряков всякое благополучие.

А пока до торжественного момента город полнится товарами. По всем трем трактам – обозы. По Верхо­турскому – с заморскими товарами через Архангель­ский порт. По Камышловскому – со швейными машинами, тканями для российских красавиц, скобяны­ми изделиями, охотничьими ружьями, мануфактурой Москвы и Варшавы. По Тюменскому – с рыбой, кед­ровыми орехами, мехами, китайским чаем и фарфо­ром, шелком, восточными сладостями. Всего так мно­го, что товары складируются даже на улицах, площадях.

Во время проведения ярмарки население Ирбита многократно увеличивалось. В городе действовали ярмарочные театр и цирк, издавалась первая на Урале газета «Ирбитский ярмарочный листок». С 1846 года в Ирбите начал работать профессиональный драматический театр. В 1864 году был открыт Ирбитский Пассаж – главный символ ярмарки, как называли его тогда – «Невский проспект Ирбита».

Академик Иоганн Георг Гмелин в своей книге «Путе­шествие по Сибири», так описывает Ирбитскую ярмарку 1734 года:

«…Улицы до такой степени полны народом, ло­шадьми, санями и всякого рода товарами, что едва можно проехать… Здесь были греки, евреи, бухар­цы… Всякий привез с собою товар своей земли и про­вёз через Архангельск: вино, французскую водку и прочее, бухарцы – изделия из золота, серебра, а рус­ские —серебро, добытое из старинных могил… Была также казённая лавка с медной посудой, привезён­ной и из Екатеринбурга… На улицах продавали ма­ленькие пирожки: везде слышны были крик, шум, пе­ребранка, местами вокруг костров сидели кучки ни­щих… За деньги всё можно было иметь на ярмарке».

В Ирбите долгое время была, говоря современным языком, свободная экономическая зона. Торговля здесь велась в первые годы «безданно, беспошлинно”, местные же власти ограничивались сбором только одной полавочной пошлины, да и в этом отношении старались сделать возможно большие льготы, видя в привлечении купцов на ярмарку свою собственную выгоду. И только значительно позднее приказано было выстроить для торга казенные лавки и взимать с торговцев в пользу казны полавочные и амбарные деньги.

Отмечается также и еще одно благо­приятное условие, в обстановке ярмар­ки в первый период ее существования, присущее именно данному району и пункту – это расположение выставки среди русских поселений, гарантиро­вавшее от нападения инородцев, создавало необходимую для торга безопасность от “лихих людей”. К тому же Ирбитская слобода, как малень­кая крепость, была окружена “палиса­дом” с двумя воротами – одни со стороны Верхотурской, другие со стороны Тобольской дороги; ворота эти ночью затворялись, а впоследствии, когда яр­марка стала развиваться, они находи­лись днем и ночью за особенной стра­жей.

При таких выгодных условиях начала расти и развиваться Ирбитская ярмар­ка, достигшая в конце концов не только всероссийского, но и (по торговле пуш­ниной) международного значения.

Город одиннадцать месяцев жил за счет одного ярмарочного месяца, если не считать сравнительно скромной хлебной торговли.

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк в романе «Приваловские миллионы» писал: «Ирбит – большое село в обыкновенное время – теперь превратился в какой-то лагерь, в котором сходились представители всевозможных государств, народностей, языков и вероисповеданий. Это было настоящее ярмарочное море, в котором тонул всякий, кто попадал сюда. Жажда наживы согнала людей со всех сторон, и эта разноязычная и разноплеменная толпа отлично умела понять взаимные интересы, нужды и потребности… На площади и по улицам от возов с товарами, купеческих фур и мелких лавчонок не было свободного местечка…»

Вся жизнь города была направлена на обслуживание ярмарки. В городах, затихали обсужде­ния в городских думах: все крупные куп­цы отправлялись в Ирбит за товарами. Чиновник по сбору аренды в Зыряновском руднике писал: «…в указанное вре­мя деньги не могли быть внесены тор­говцами и уже потому, что большинство из них в начале января уехало в Ирбит и возвратилось только в половине меся­ца».

Рост ярмарочной торговли шел параллельно с усиленной колонизаци­ей Сибири, с расширением в ней ското­водства и горного дела, особенно зо­лотопромышленности, давшей сильный толчок к оживленной торговле Восточ­ной Сибири, с организацией пароход­ства по рекам в Западной Сибири. Она создала возможность пользоваться де­шевым водным путем для доставки к ме­стам потребления в разные районы Си­бири малоценных и громоздких ярма­рочных грузов – железа и деревянных изделий и других продуктов уральского производства.

Современники вспоминают об ог­ромном выборе различных товаров на Ирбитской ярмарке – тут были шелк шемахинский, гарус цветной, брань хол­щовая, пушнина, одежда, посуда, юве­лирные украшения, письменные при­надлежности, металлы, самовары. При­мечательный факт — ежегодно на Ир­битской ярмарке продавалось до 35 ты­сяч самоваров!

Товары на торге подразделя­лись на три группы: русско-европейские, сибирские, азиатс­кие. Ведущими к началу Первой мировой войны значились рус­ско-европейские.

К «российским» относятся шерстяные, хлопчатобумажные, льняные, шелковые и полушелковые ткани, пенька, пушнина, кожаные изделия, металлы и изделия из них, фарфор и фаянс, хрусталь, стекло и зеркала, хлеб, рыба, сахар, воск, свечи, мед, овощи, масло, табак, щетина, галантерея. «Иностранные» товары – английское сукно, серебро, бумага, мерлушка, верблюжья шерсть, халаты, лошади.

Оптовые партии азиатских товаров из Ирбита на­правлялись к берегам Волги, в Нижний Новгород; ев­ропейские, наоборот, передвигались через Ирбит в Азию. Скромнее всего смотрелась группа азиатских товаров, по­ставляемых Китаем, Монголией, Индией. По оценке ярмарочно­го комитета, чая, изюма, шелка, шерсти верблюжьей, ковров было завезено в 1908 году на 389 тысяч 100 рублей, в 1909-м – на 782 тысячи, в 1911-м – лишь на 543 тысячи, в 1912-м и того меньше – на 485 тысяч рублей. Однако по курсу той поры это была товарная лавина.

На ярмарке 1896 года, к примеру, уральским мукомолам запродано сибирской пшеницы 2 миллиона 900 тысяч пудов, по цене 50-55 копеек, на полтора миллиона рублей. Попробуй-ка скупить такую прорву хлеба где-нибудь в других городах бадейками, мешками под выкрик или плакатик «Возьму зерно!».

В свою очередь, достигал полутора миллионов рублей и закуп сибирской стороной уральской меди в слитках, ли­стах, железа, чугуна, стали, изде­лий из них.

Ярмарка отражала уровень производительных сил России, соседних с нею государств. Так, в середи­не XIX века с Ирбитской ярмарки исчезли ки­тайские и среднеазиатские ткани: их заменили краси­вые русские ситцы. Это был настоящий переворот в ярмарочной торговле. Дешевые русские ткани хлыну­ли через Ирбит и в Китай, и в Среднюю Азию. Значе­ние Ирбитской ярмарки для развития хлопчатобумаж­ной промышленности России неоспоримо. А четверть всех китайских товаров на ней стал составлять чай.

Было время, когда весь чай, выпиваемый на территории Российской империи, проходил через Ирбит, а Ирбитская ярмарка стала крупнейшим чаераспределителем и основным законодателем цен.

В Ирбите чай появился с 1727 года, с началом торговых отношений русского государства с Китаем. Товар упаковывался в обкладке из бамбуковых листьев, в тростниковой оплетке, а то и в банках из листо­вого свинца, олова. Аккуратно упа­кованные ящики, или цибики, весом два-три пуда шли че­рез пограничную Кяхту.

На границе, взималась вы­сокая пошлина: кирпичный рубль с пуда, черный – семь, «каменный» – двенадцать. Недешево обходился провоз.

Разным был путь. Дол­гое время, использовался вод­ный: от Байкала – по Анга­ре, Енисею, сухопутьем до Оби, там по Иртышу до То­больска, по Тоболу и Туре до Туринска… Из Ирбита чай шел сухопутной дорогой до Чусовой, затем по Каме, Вол­ге до Нижнего Новгорода, от­туда в Москву. В общей сло­жности – одиннадцать ты­сяч верст!

Был от Кяхты к Ирбиту и путь гужевой. Обозы одо­левали его долгих полгода. Дорога укоротилась, когда чайный лакун сместился в Западный Китай, и товар дви­нулся по землям нынешнего Казахстана. Пространство от границы до Петропавловска верблюжьи караваны пересе­кали за два месяца.

Чайные пирамиды высились на ирбитских городских площадях наподобие египетских.

Чай в торговле Китая с Россией занимал 95 процен­тов и ценился: за цибик в 71 фунт в  Ирбите  платили 100– 115 рублей серебром. У нас взамен покупали плот­ную шерстяную ткань, мо­сковские ситцы, пушнину. До середины прошлого столетия чай преимущественно оседал в Москве, вокруг нее.

Незначительная доля аро­матного товара из Китая, Ин­дии, с Цейлона доставлялась водою через Лондон, Карское море, устье Оби.

На Ирбитской ярмарке крупно торговала чаем фирма кунгурского чайного магната – купца первой гильдии Алексея Губкина с капиталом в десять миллионов рублей, с собст­венными чайными конторами в Китае, на Цейлоне.

Сибирская железная доро­га удешевила провоз, вывела товары непосредственно к месту назначения. Отсюда и два приметных момента. К началу двадцатого столетия Рос­сия выдвинулась по потребле­нию чая на первое место, в мире: его стали пить все. Од­нако на ярмарку чай завозился только для населения Урала, и чайные пирамиды из ста тысяч ящиков, как бы­вало, тут больше не выси­лись.

В пушной торговле Ирбитская ярмарка играла ведущую роль не только в России, но и на мировом рынке и образно называлась «зеркалом пушнины». Треть стоимости всех товаров составляли меха. В 1870-1880- е годы в Ирбите продавалось от пяти до десяти миллионов шку­рок ежегодно. Сюда доставлялись разнообразные виды невыделанных мехов из Сибири, Монголии и Средней Азии. Постоянными участниками пушного торга на ярмарке выступали сибирские фирмы братьев Тонконоговых, А.В. Швецова, торговый дом «Коковин и Басов»; европейские пушноторговые фирмы «Сибирский торговый дом А.М. Михайлова», торговый дом «Павел Сорокоумовский с сыновьями», Тов-во «И.М. Калин и Ко»; иностранные коммерсанты Г. Шпигель, Б. Рейхенштейн, Ю. Ариович, С. Ленцер, Х. Эйтингон и др. Из Ирбита крупные партии необработанной пушнины шли не только на предприятия Европы. России, но и в Западную Европу, прежде всего в Лондон и Лейпциг.

Непредсказуем бывал и спрос на меха. В 1891 году «Ирбитский ярмарочный листок» получил из Москвы телеграфное уведомление. «Вследствие суровой зи­мы во всей Европе требова­ние на пушнину ожидается огромное…» И покупателей набралось много.

А годом раньше сильные морозы установились в Се­верной Америке. Лондон на­правил своим торговым представителям в Ирбит сто ты­сяч рублей поку­пать «высоких соболей, не стесняясь ценой».

Международная цена за­висела от изначальной, ирбитской. За здешним «приго­вором» чутко следили Лейпциг, Лондон, Нью-Йорк. Зна­ли тамошнюю обстановку, и у нас. Под рубрикой «С пуш­ного рынка» публиковался обзор цен во Франции, в Гер­мании, США, других странах.

Пушкину при ее обильном подвозе мало кто видел. «Со­болиные короли хранили: ее в особых сундучках. Достал – закрыл, и опять полная тайна. Нередко иностранные купцы в поисках ме­хов бродили по подворьям. Эта странность в торговле об­ходилась себе дороже. Зре­ла мысль о пушном аукцио­не. Первый международный состоялся в Ирбите накануне первой мировой войны. Любопытно, что плату за проведение двенадцати очередных городская управа взяла вперед.

Всемирная Парижская выставка 1900 года подсказала необычную направленность в подвозе товаров на Ирбитскую ярмарку. Мода того времени устремилась за птичьими украшениями. Спрашивались и перья, и крылья, и хвосты. По российским ле­сам и степям этот товар, ко­нечно, водился. И в феврале 1901 года из Ирбита ушло четыре тысячи шкурок орла, десять тысяч — совы, 60 ты­сяч хвостов боровой птицы, 80 тысяч пар крыла куропат­ки, до ста тысяч шкурок со­роки при стоимости 16 ко­пеек за «единицу». Шкурка жёлтого филина стоила два рубля, пестрого – семь.

Многие торговые гости по­долгу знавали друг друга, да и коренных ирбитчан тоже. Вологодский купец первой гильдии В. П. Михайлов, к примеру, доставлял изделия из меха камчатских котиков в течение полувека! Город даже присвоил ему тогда зва­ние почетного гражданина Ирбита. Дом Михайловых находился в центре города около храма Сретения Господня, современный его адрес – улица Пролетарская,1.

Ирбитский ярмарочный комитет руководил торгом отнюдь не казенно. Был случай, когда гражданская позиция комитета обозначилась на всю Россию. В справочных книгах уже давно гнездилась тревога по замиранию привоза соболей. На ярмарку 1907 года шкурок баргузинского соболя поступило всего-то четыреста, три года спустя и того менее – 257. Пушной промысел, как выяснялось, велся без всяких норм и правил, даже без оглядки на времена года.

7 февраля 1910 года ярмарочный комитет обсудил на своем заседании вопрос о хищническом истреблении пушного зверя. С докладом выступил иркутянин Иван Силин, очевидец, свидетель таежного разбоя. Картина преступления не могла не потрясти. На дворе август, охота еще не близко, а участки по горным бурливым рекам между хребтами уже застолблены. На несколько верст речка чистится от лесного хлама, по которому соболь бегает с берега на берег. Рубится, валится поперек речки тонкое дерево: комелек здесь, вершинка — там, посередке – петелька.

Расставив удавки верст на сто – полтораста, умиленный про­мысловик ворочается домой и не торопко готовится к зимней охоте: кует коня, чинит седло, намечает зверовых собак. О со­болях, что неминуемо попались, он уже не думает. А один сорвал­ся с деревца и утонул, другого снесло плывшей с верховьев корягой, третьего исклевали пти­цы… Соберет промысловик уце­левших шкурок рублей на пол­ета и рад: у соседа, мол, и того нет… Мелкое тщеславие!

Через год в Ирбите собра­лись представители всех круп­ных русских и иностранных фирм, от их имени к прави­тельству ушло обращение упо­рядочить пушной промысел. Ярмарка 1913 года была пос­ледней, на которой торговали сибирским соболем. Закон о запрете на отлов в течение трех лет ставил на промысле точку.

Не напрасно справочная книжка подчеркнула: «Стоит закрыть хотя бы на один год ярмарки Нижегородскую, Ирбитскую – и можно увидеть, что вся торгов­ля и промышленность остано­вится».

Товары, привозимые на Ирбитскую ярмарку, нуждались в охране.  Стерегла товары кара­ульная артель из 132 пеших и 14 конных. Все они отличались незаурядной физической силой и носили особый нагрудный знак. Иногда, впрочем, численность доходила до двухсот человек, конных в том числе до сорока. Артель делилась на десятки, десяткой руково­дил староста. Старосте вменялось следить за дежурст­вом. Первая смена была всего трехчасовой, с пяти до восьми вечера. Очень короткой, но по вниманию, уси­лиям крайне интенсивной. Ранние зимние сумерки, кипучий людской водоворот возле прилавков – вся­кое могло случиться.

Вторая смена – с восьми вечера до восьми утра. Спокойнее, но весьма относительно. Товары – под открытым небом по всему городу, на немалом про­странстве. Китайский чай на самой широкой улице, Главной, будто бесконечные сенные стога. Горы вятс­ких и невьянских сундуков, ложки расписные, как иг­рушки, и, конечно, расписные дуги – краса и гор­дость ямщиков. Колокола, самовары, пимы, шапки, картузы… Понятно, едва ли кто позарится на пилу, литовку, кошму, мыло, свечи… Но ведь привозилась на ярмарку и посуда Матвея Кузнецова, которая давно стала антикварной, каслинское литье. Вазы из калганской яшмы стоимостью до двух с половиной тысяч рублей. Изделия из золота, серебра. Алмазы. Бельгий­ские револьверы…

Что благоприятного веселья на торге хоть отбавляй, преступный мир знал. Что деньги тут огромные – тоже. И тянулись на ярмарку не одни лишь купцы с товарами да покупатели с намерениями. Наряду с купцами на Ирбитскую ярмарку в избытке приезжали и мошенники. По ночам Ирбит превращался в настоящий Лас-Вегас, где коммерсанты проигрывали в карты целые состояния. Да и днем за товаром нужен был глаз да глаз. Почти в каж­дом номере «Ирбитского ярмарочного листка» сооб­щалось о кражах, ограблениях.

До сих пор ходит легенда о том, как один торговец пушниной отправился в гостиницу к своему клиенту договариваться о цене товара, а в итоге лишился и денег, и пушнины. Мошенник, выдававший себя за покупателя, взял пушнину и сказал, что отнесет ее в соседнюю комнату, а заодно принесет оттуда деньги. Торговец ждал его очень долго, пока не додумался заглянуть в комнату. Оказалось, что там была тайная дверь, ведущая в коридор. Мошенник сбежал. Во времена ярмарки вся старая часть города была испещрена подземными ходами, которые соединяли основные здания – церковь, пассаж, гостиный двор. По одной из версий, их использовали контрабандисты, чтобы проносить товар в обход таможни.

Но встречались мошенники и среди купцов. Чтобы торговля шла честно и никто никого не обвесил, организаторы ярмарки проверяли весы с помощью эталонных гирь.

Происшествий было бы куда больше, стражи поряд­ка даже в усиленном составе не смогли бы досмотреть за всем, не будь у города караульной артели. История ее относится к 1792 году, когда городничий Хворошинский сам заступил в наряд по охране гостиного двора. Правда, Пермь, признав поступок неправильным, посоветова­ла, чтоб караульных подбирало городское общество. И артель сколотилась тотчас из тридцати человек. С 1879 года охранные правила обрели четкую строгость. Ночью артель оберегала запертые лавки и все осталь­ные товары вплоть до оставленных под открытым не­бом. Плата взималась с лавки по пять рублей, с палат­ки – по три, за подвижные лари, возы, приклады у лавок – по соглашению сторон. Заступая, карауль­ные проверяли исправность замков, печатей. Репута­цией артель дорожила. В 1886 году караульный бро­сился навстречу воровской тройке. Кража не удалась, однако дозорный погиб под копытами.

Работа почиталась за весьма доходную. За месяц яр­марки пеший охранник получал от 100 до 140 рублей, конный – все полтораста. Это при стоимости коня на рынке от четвертной до 35 рублей. Претендентов в конный отряд набиралось обычно от ста до двухсот. Экзамены велись на конкурс­ной основе. Кони – под седлами у привязи, их хозяе­ва – возле крыльца управы. Слышится условная коман­да: «Кража!» – и начинается «погоня». Отбираются сорок самых быстроходных, остальные – домой.

Отбирались в караульную артель только ирбитчане из мещанского сословия. Возникло оно по повелению Екатерины II, когда императрица 3 февраля 1775 года даровала Ирбитской слободе статус города за участие в подавлении пугачевского восстания. В указе подчер­кивалось: «Всех желающих остаться в оной слободе жителей именовать тамошними мещанами…» Быть ирбитским мещанином было выгодно: платил он, как определила Екатерина II, «в казну обыкновенной сбор, бываемый в городах торговать и промышлять по мере своей возможности… торгом». А крестьяне только с возу торговали. Не только лавку, но даже балаган стро­ить не разрешалось. Чистота сословия свято оберега­лась.

Главными участниками Ирбитской ярмарки разумелись гости торговые от почти безымянных до всероссийских знаменитостей. Если товар, этот основной итог развития промышленности, сельского хозяйства, ремесел, — кровь страны, то ку­печество сопоставимо, наверное, с сердцем…

Без малого за три столетия купцов в Ирбите перебыва­ла тьма. Так, ярмарка 1888 года представлена 121 тор­говой фамилией.

«Всё проиграл…»

Никто не изучал привычек, норова торговых гостей, характеры их ушли в глубины времени вместе с ними. Тор­говые гости, даже на памяти ирбитчан представали перед городом слишком пестро, кто как, исходя из конкретных своих особенностей.

Мария Дмитриевна Дробинина вспоминала, как один купец все проиграл, а когда застрелился, то полиция хоронила непутевого за казенный счет.

 «Случай на конных бегах»

Тюменский купец Колокольников на конных бегах застрелил в порыве отчаяния лошадь ирбитского купца Колмакова, когда та второй раз под­ряд опередила у финиша его скакуна. Верить в пред­начертание баловня судьбы, стремиться к превосход­ству любым способом — одно из свойств купеческой души.

«Под копытами коней в черепки билась глиняная посуда…» 

Помнит Ирбит неуместное озорство, казалось бы, взрослых своих гостей. Сын московского купца Сергей Наталкин распорядился однажды направить трой­ку по горшечному ряду. Под копытами горячих коней в черепки билась глиняная посуда. На упрек спутни­цы, дамы сердца, седок ответил: «Мы, дорогая, у азиа­тов, в Европе я бы себе такое не позволил!»

Любил зло пошутить над собратьями якутский купец Петр Кушнарев. Как-то в теплый ярмарочный день (с крыш капало) он, облюбовав тройку, нанял ее до сумерек, а заодно и всех остальных легко­вых извозчиков. Куда головной экипаж, за ним и вере­ница порожних. Что оставалось деловому люду в тот день… Только месить мокрый снег ногами!

Разнообразными гранями, вплоть до невероятных, представало перед городом российское купечество. Под эталон же торгового гостя подходят полностью, всего двое — знаменитый Савва Морозов и местный, ирбитский, Дмитрий Зязин. У них схожие судьбы, типичные для истинного купца черты характе­ра. Оба из крепостных, в люди вывела лишь предпри­имчивость.

Основатель династии Морозо­вых

Савва Васильевич еще подневольным отбывал по­винность на шелкоткацкой фабрике. К открытию своей мастерской в 1801 году он изучил в тонкости не толь­ко производство, но и вкусы, запросы слободской де­вушки на выданье, крестьянской невесты, мастерово­го, хлебопашца… Яркий ситец, тонкий батист, полу­бархат, репс раскупались мгновенно.

Младшему сыну, Тимофею Саввичу, удалось потес­нить на мировом рынке самих англичан. По его же просьбе городская дума отвела ему земельный участок в Ирбите под постройку торгового дома со службами. При открытии магазина покупателям дарили по платку за внимание к Морозовым и как приглашение и напоминание заходить почаще.

В 1901 году в алфавитном указателе, торгующих в магазинах , лавках и на площадях Ирбита записано: «»Саввы морозова, сын и К», фирма помещалась на улице Торгово-Площадной, свой дом за №3121, род торговли -мануфактура своей фабрики».
Дела у Тимофея Саввича на Ирбитской ярмарке шли неплохо, о чем свидетельствуют дошедшие до наших дней справочные книги «Ирбитская ярмарка». Уважаем был и хозяин, избранный в члены ярмарочного комитета.

Местный мукомол и миллионер Дмитрий Зязин

Над ирбитским купцом Дмитрием Зязиным город посмеивался  из-за его скупости и чрезмерного аскетизма. Однако упреки молчаливые, а подчас и высказанные, он парировал обычно остроумно, весело. Купив как-то на рынке дешевой рыбы, он попросил сноху приготовить пирог. Та, ничего не сказав, отдала мелкоту кошке, принесла из лавки Рудакова доброй, испекла, подала на стол. Раскрыл Дмитрий Василь­евич пирог удивленно сказал:

— А я и не знал, что рыба в пироге растет!

В другой раз при благотворительном сборе Зязин опустил в кружку гривенник. Сборщик покосился: дес­кать, твой-то старший сын не пожалел серебряного рубля! Зязин хитровато потупился:

— Да, он способен себе позволить такое: у него отец — миллионер, а я — сирота…

У него было правило: себе, для семьи — без затей, что попроще, подешевле, главное— радеть о деле. Одежду, обувь для домочадцев покупал под занавес ярмарки, при вялых ценах, из остатков. Сам с весны до осени неизменно носил сапоги.

Охотников пошутить над его привычками, как отмеча­ли, хватало. При одном из случайных заходов Зязина в ресторан завсегдатаи не преминули позлословить: вот, мол, голодненький, наверное, а обедать не станет, что­бы не разориться…

Дмитрий Василье­вич при них вымыл руки дорогим французским вином.

— Могу вот так мыться, но ведь не делаю и вам не советую. А еда что? Ее дома хватит!

Круглый год поднимался в четыре утра, наскоро пил чай, запрягал бурого мерина, всходил на сани или дрожки, вожжи в руки — и по своим заведениям. С заботою, чтобы свое не отставало, а то и превосхо­дило. Не случайно на сельскохозяйственной выставке по югу России его мука собственного помола получила большую золо­тую медаль. Его мельница, техническое чудо XIX сто­летия, долго и в советское время одаривала город мукой.

Водились у Зязина наличные деньги. 14 сентября 1914 года он дал Екатеринбургу сто тысяч рублей сро­ком на пять лет из семи процентов годовых. Под про­цент, который бы ныне посчитался за акт милосердия! Легких денег, полагал он, ни у кого не должно быть, а потому в восемнадцатом, при отходе красных из Ирбита, отказался платить контрибуцию в 170 тысяч руб­лей. Даже под угрозой смерти своей и сына. Впрочем, с ними вместе расстреляли и остальных, кто условие выполнил — деньги внес.

Каковы их типичные черты, типичных представите­лей российского купечества? По привычкам они — мужики, крестьяне; по задаткам, таланту, размаху — люди торговые. Это при их живом интересе товар не застаивался, копейка зря не лежала.

Как и во все времена, так и в старину торговый гость оставлял себе что-то за пос­редничество, чтобы самому прокормиться и дело раз­вить. В услугах его нуждались и пахарь, и мастеровой, и рыбак с охотником… Человеку, занятому на пашне, у верстака, в поисках зверей и птицы, торговать неког­да. Да много ли он «напрядет-наткет» с семьёй, чтобы выйти на ту же Ирбитскую ярмарку? Ладно, если сам из торгового города или из села по соседству с ним. А взять сибирское раздолье, удаленность? На какой торг под­астся охотник с краешка земли? Ясно, что добытая пушнина скупалась у него на месте, а платили за нее столько, что хватало только покрыть расходы на соль, порох, табак… С любой очередной перевалкой цены росли и к торгу в Ирбите обычно достигали весь­ма высоких, вдесятеро, а то и больше против цены из первых рук. Бывали даже взлеты исключительные. О таком поведала справочная книжка «Ирбитская яр­марка за 1907 год»:

«Когда почти на все меховые товары поднялась цена, да и поднимается и теперь по какому-то лихорадочно­му требованию их для заграницы, агенты заграничные, не удовлетворяясь покупкой товаров в Ирбите и Ниж­нем, сами отправились чуть ли не в дебри Сибири, чтобы скупить товар почти из первых рук. Появление господ иностранцев… взволновало местных скупщиков пушнины. Пошла конкуренция. И в результате — баснословные цены».

Высокая организующая роль Ирбитской ярмарки не единожды выверялась практикой. Бывали торговцы, которые пытались обойтись без ярмарки.

Перед торгом 1898 года артелька сибиряка среднего достатка укатила в Москву, дабы взять там ткань непосредственно с фабрик, без посредников. У каждого за пазухой всего-то по 20-30 тысяч рублей. Московские текстильные фабриканты даже не стали размениваться по мелочам. Пришлось артельке, задирая полы шуб, срочно мчаться в Ирбит.

Пренебрег ярмаркой и закаялся иркутский купец Патушинский. Не найдя покупателя в Москве, он перевел свою партию высоких соболей в Петербург, однако и там ее никто не ждал. Исколесив ряд европейских столиц, товар только в Париже был продан с большим убытком. Что Патушинский есть на свете, заграница даже не подозревала, а об ирбитском торге с его мехами знала уже не первое столетие. Обегание городка на реке Нице обходилось иному купцу весьма и весьма. Известен случай, когда партию высоких соболей, за которую в Ирбите безусловно дали бы 28 тысяч рублей, в Москве сбыли еле-еле за двадцать. Вот что значит, когда сам товар не в том месте и возле него не те руки!

По значимости ямщик едва ли уступал купцу. Без него, без подвоза товара торг тоже несосто­ятелен. Пути к Ирбиту вели в основном гужевые; по реке Нице, судоходной до 1924 года, сплав­лялись только грузы малоценные и громоздкие. Труд­но теперь представить при наличии автомобиля, поез­да, самолета те обозы, морозный и метельный путь, который конь и хозяин делили поровну. Ведь прохо­дило, к примеру, более месяца, прежде чем возница из Владимирской губернии достигал границы Ирбита, пе­ресекал Северный мост, устало шагал рядом с подво­дой по Судебной улице и, завидев величавый Богояв­ленский собор, торопливо снимал шапку.

Извоз долгий, а отдых мимолетный, в утесненности. Ирбитчанин Илиодор Рыков тоже сдавал дом под постой. Его внучка, Евгения Васильевна Пушкарева, вспо­минала о дальних годах так:

— Подворья забиты лошадьми, верблюдами, дома — людьми, а сани, так те на канаве за оградой — яруса­ми, из-за них другую сторону улицы не видать. Сколь­ко менялось народу за ярмарку! Придет обоз из полуста подвод, при двадцати ямщиках, охлынут кони пос­ле дальней дороги денька три-четыре, редко пять — и снова скрип полозьев.

При всей скромности зимнего заработка Россия под­нималась на извоз, товарные реки текли и текли по дорогам. Традиционный санный путь казался привы­чным, незыблемым. Даже после постройки Уральской железной дороги московские уезды отправляли товар на ярмарку не поездами, а конной тягой. Чтобы без перевалки, до места. Извоз держали многие города, приметнее иных Казань, Вятка. Вятских ямщиков чис­лилось три тысячи. Они брали с пуда на три копейки дешевле, чем железная дорога. При дороговизне хлеба, овса, сена конкурировали в убыток себе: опасались остаться без работы.

Охотно пускались в извоз крестьяне Екатеринбургской губернии. Но брали далеко не каждого: то упряжь плохонькая, то боязнь товар доверить, хотя обозники отвечали за кладь круговою порукою. А в дорогах бы­вало всякое.

В феврале 1891 года на черном рынке продавали сорок лошадей. Их хозяева подрядились до­ставить кладь в Ирбит, но в пути у них украли воз товара на девятьсот рублей. Кому-то счастье сопут­ствовало больше, кому-то меньше, не исключалась даже беда.

Принимать гостей постоянно, из года в год — значит заботиться и об обустройстве… Торговый характер го­рода сформировал строителей двух основных профес­сий — скорых, легких на руку плотников, а также изумительных мастеров каменной кладки.

В Центральном государственном архи­ве древних актов хранится такое свидетельство: «В 1790 году 24 апреля загорелся дом надворной совет­ницы Аграфены Степановой, а затем весь город — 225 домов, гостиный двор, присутственные места, пи­тейные дома. Осталось 15 домов».

Соседи — Тюмень и Екатеринбург, — решив вос­пользоваться безысходностью Ирбита, потянули тор­говлю на себя. Конец ярмарке и в самом деле казался неминуем. Незадолго до пожара в Ирбите исхлопотала себе ярмарку Тюмень. Торговля в Тюмени предполага­лась в январе, месяцем раньше соседней. Для сибирс­ких купцов это могло стать искушением. Снова запро­сил себе ярмарку Екатеринбург: дескать, лавки Ирбиту «построить в одно лето никак невозможно».

Ирбитчане всполошились. Новые торговые ряды воз­водились спешно, из дерева, за счет самих жителей и капитала купцов со стороны, заинтересованных в деле. Екатерина II специальным указом освободила новый гостиный двор от налогов.

Этот гостиный двор, третий по счету за историю города, был уже на 410 лавок. Вокруг стояло свыше трехсот домов. Ярмарка 1791 года состоялась опять в Ирбите. А двенадцать лет спустя город сподобился на каменный гостиный двор, 218 лавок которого стали гордостью ярмарки.

Дома в Ирбите возводились с учетом запросов ярмар­ки. Первые этажи сдавались под склады, вторые — под номера. Для двора типичен флигель. Даже домики на окраинах строились с расчетом извлечения боль­шей выгоды. Неказистая постройка, но непременно на двух уровнях, с полуподвалом. Сдавалось внаем реши­тельно все, что годилось, — дома и дворы. Хозяева с семьями на это время перебирались куда придется: в каморки, кухни, прихожие, подвалы и даже в бани.

Дом по низу заселяли исключительно из­возчики, до пятидесяти человек.  Принимая постояльцев, хозяин ничего особенного им не сулил. Стойла для лошадок стройте сами, жерди, солому на уметку привозите с собою. Ворота, если хотите, пусть будут настежь.

Не утеснялись и купцы, что занимали верх дома. Правда, горничная из деревенских называла верхних благородными. А что благородного? Ялуторовский ку­пец с расписными дугами, прялками выбирал место во дворе возле забора на улицу, натягивал сверху брезент, убирал в заборе доски — и «магазин» открыт, милос­ти просим!

Старинный Ирбит знавал в городской черте несколь­ко дворянских усадеб. Казалось бы, само сословное положение не позволит хозяевам тесниться, тем более по соображениям экономическим. Обстоятельства, од­нако, тоже вели к пересмотру взглядов, условностей. Вдова Иконникова не чуралась пускать бийских куп­цов вместе с товарами, хотя пирамиды из мешков с орехами, бочонков с медом удобств на дворе, естес­твенно, не создавали.

Федор Маврицкий, правда, в отличие от многих, ком­нат на клетушки не делил, по углам постояльцев не набивал и, как родовитый дворянин, простолюдья, су­етливости вообще не терпел. Потому второй этаж ос­новного дома с парадной лестницей отводился на вре­мя ярмарки только представителям торговых контор Германии: Ариович, Леве, Зейдлер, Френкель, Шифран — поставщики сибирской пушнины в Европу. Как же, у хозяина университетское образование, годичный курс лекций по естественным наукам, прослушанный в Лейпциге! Пушникам Василию Охлопкову из Ивано­во и Захару Запсу из Москвы — по комнате в малом доме, кожевнику Иосифу Решетникову из Тюмени — угол во флигеле над каретником с условием кожи во двор не стаскивать: кони боятся!

К ярмарке в Ирбите готовились с осени: солили ка­пусту, готовили приправы, заботились о квасных боч­ках, припасали впрок дрова… Прислугу нанимали с 10 января — горничных, дворников, кухарок. Они мыли в комнатах, прибирали двор, варили квас, пекли хлеб и морозили, ибо стряпать потом для себя было и негде, и некогда.

Гости приноравливались к хозяевам, платили неред­ко за год вперед. Добрые отношения устанавливались чаще всего и у хозяев с прислугой на многие годы.

Неоспоримо влияние Ирбит­ской ярмарки на развитие кус­тарных промыслов как средней России, так и Урала, особенно уездов Екатеринбургского, Ирбитского, Туринского.

Любой промысел начинался подчас с пустяка: со слу­чайного разговора, с намерения сделать что-то лишь для себя… В июне 1850 года березовчанин С. Чебыкин разговорился в Ека­теринбурге с торговцем обувью Т. Рязановым. Хозяин лавки и заметь:

— Ты вот чеботарь, а настоя­щих сапог тебе не сшить…

И вынес показать пару са­пог, на шпильках, полученную из Петербурга.

Через две недели к Чебыкину пришел с заказом Ф. Ярутин, сын березовского полиц­мейстера.

— А знаешь, давай-ка я тебе по- новому сошью, — заверил мастер.

С языка-то сорвалось, но из какого дерева гвоздики? Выпро­сил в Екатеринбурге у резчиков иконостаса кусочек пальмы. На­резал, подбивать стал, а шпиль­ки выскакивают, не хотят, видно, припадать к грешной земле. В отчаянии склонился мастер над березовой чурочкой да потом, сам не зная зачем, прокипятил гвоздики в кипятке. Поставил подошвы— прочно, на загляде­нье! Заказчик долго носил са­поги сам, затем подарил брату почти как новые. Словом, ку­старному товару, что стекался на Ирбитскую ярмарку, со­путствовали творческие, серьезные опробования в житейских условиях.

О развитии ку­старных промыслов говорит одна только справочная книга «Ирбитская ярмарка» 1900 года.

«…Много было в привозе серпов выделки Туринского уез­да; Эти серпы имеют в Сибири большой сбыт.

Продавалась туринская мебель, стулья, диваны, столы кухонные, складные, угловые, простеночные, круглые, письменные, горки, кровати.

Из Туринска же кадочки и пять и десять ведер, лопаты, ко­ромысла, берестяные туеса, ре­шетка, корзины».

По времени, наименованиям— удивительный сгусток ремесел!

К сожалению, с 1886 года началось падение оборотов ярмарки, которое продолжалось до первой мировой войны и революции. Связано это было с тем, что в 1885 году Россия приступила к строительству Транссибирской магистрали — открылось движение по Екатеринбургско-Тюменскому участку Уральской железной дороги. Ирбитские чиновники всеми силами старались оказаться у нее на пути, но в итоге честь принимать у себя поезда отошла к Екатеринбургу. Вдали от железной дороги Ирбитская ярмарка стала угасать.

Однако Ирбитская ярмарка и после этого сохраняла свое значение не только как всероссийского, но даже и международного торгового пункта, в частности по торговле пушниной. Окончательно прекратила свое существование ярмарка после революции 1917 года, когда на смену капиталистическим отношениям пришел совсем другой уклад жизни.

Советские ярмарки в Ирбите проходили до 1929 года. Последний раз Ирбитская ярмарка состоялась в 1929 году – восьмая советская и 279 –я по общему счету. Такого «стажа» не имела ни одна ярмарка на территории нашей страны…

В 2003 году Прави­тельство Свердловской области и Уральская торгово-промышленная па­лата при участии Восточного управлен­ческого округа и администрации горо­да Ирбита провели первую межрегиональную выставку-ярмарку “Ирбитская ярмарка”. В ней приняли участие бо­лее ста предприятий и организаций из восьми регионов России: Свердловс­кой, Челябинской, Тюменской, Курган­ской, Новосибирской, Пермской, Ниже­городской, Смоленской областей.

Основанная на исторических традициях, ирбитская ярмарка на протяжении нескольких лет привлекает участников и гостей не только Уральского Федерального округа, но и всей России. Сегодня ярмарка является брендом не только города Ирбита, но и многих событийных мероприятий Свердловской области.